В начале ХХ века Австро-Венгрии принадлежали огромные территории, населенные славянами. Россия, считая их "угнетенными единоверцами", вмешивалась в политику Габсбургов на Балканах, в "Червонной Руси" - Галиции, Волыни, Буковине и в других землях исконных славянских княжеств. Австрийцам это сильно не нравилось, они видели в политике России прямую угрозу своим интересам. Дело неминуемо шло к военному столкновению. "Когда оно случится: в 1915-м или 1925 году, это неважно, - писала газета "Новое время" в 1913 году, - главное, выйти победителем".
Австрия, подогревая извне любое недовольство правлением дома Романовых, поддерживала польских и украинских националистов, все политические партии, боровшиеся с русской монархией. В австрийских банках депонировались деньги российских революционных организаций, часто полученные в ходе кровавых налетов. Русские революционеры и террористы укрывались от преследований в Австро-Венгрии, где были организованы перевалочные базы и партийные школы. Там боевики и агитаторы обучались работе в условиях конспирации. Не случайно, кстати, и Владимир Ульянов-Ленин перед самой мировой войной оказался во Львове. По законам военного времени все русские, застигнутые войной на территории Австро-Венгрии, попадали в лагерь для интернированных. Однако Владимира Ильича продержали под арестом всего несколько дней и отпустили, когда выяснилось, что он принадлежит к видным деятелям российской социал-демократии.
В свою очередь, Россия, собиравшаяся убрать с политической арены "лоскутную империю Габсбургов", в долгу не оставалась. Австро-венгерские политические эмигранты, члены различных "славянских комитетов", "братств" и "спортивных кружков" чувствовали себя в Киеве и Москве как дома. В России жил в эмиграции будущий президент независимой Чехословакии Томаш Масарик и другие политики, впоследствии составившие политическую элиту республики. Все они работали на развал Австро-Венгрии.
Особое внимание контрразведчики уделяли армии. Вооруженные силы Австро-Венгрии состояли из трех отдельных армий: "Ландвера", куда призывались этнические немцы и уроженцы Австрии, "Гонведа", где служили венгры, и "Имперской Армии", в которую, как мы помним, попал милейший пан Швейк с остальными героями знаменитого романа Гашека. Полки "Имперской Армии" формировались по национальному принципу: были здесь чешские, сербско-хорватские, русинские, словацкие, словенские, боснийские, украинские, белорусские, польские и даже два русских полка. Всего в войсках Австро-Венгрии служило 48 процентов славян, причем не только нижних чинов, но и офицеров.
Долгие годы работы агитаторов не пропали даром: с первых же дней войны распропагандированные славяне бежали сдаваться "русским братьям" ротами, батальонами и даже полками. Их принимали хорошо, содержали не обижая. Во внутренних губерниях России из чехов и венгров формировали части, которые должны были утвердить власть национальных правительств в странах, могущих возникнуть на месте разрушенной империи. (Так потом и произошло.) В свою очередь, австрийцы сформировали Польский легион, воевавший против русских, а по окончании войны ставший основой вооруженных сил независимой Польши. Из украинских, волынских и русинских полков создали части украинских националистов, штыками которых пытались поддержать учреждение "самостийной Украины" в 1918 году.
Но все это будет потом, когда кровавая мясорубка поглотит десять миллионов человеческих жизней. А в 1913-м победы еще только планировались. Война для обеих монархий казалась спасением: кровопускание и победа должны были спасти их от "революционной апоплексии".
В начале апреля 1913 года австро-венгерская контрразведка арестовала в Будапеште некоего Николая Бравуру, нелегального русского резидента. Когда известие о его аресте достигло Петербурга, многие пришли в недоумение: Кока Бравура был заметной фигурой столичного полусвета, за ним тащилась репутация самого скандального толка, а потому его причастность к исполнению секретных миссий за кордоном казалась вещью совершенно невозможной.
После смерти матери, будучи еще молодым человеком, Николай получил в наследство фамильное состояние золотопромышленников и откупщиков Базилевских и, как говорится, пустился во все тяжкие. Он волочился за женщинами, его частенько встречали в роскошных ресторанах, на скачках и в кулуарах карточных клубов, где Бравура считался щедрым завсегдатаем и крупным игроком.
Бурно прожив так несколько лет, он промотал почти все, что ему досталось. Собрав остатки средств, Николай решил поправить пошатнувшиеся дела, устроив у себя на квартире игорное заведение и контору подпольного спортивного тотализатора. Вскоре визитные карточки "Н.А. Бравура, потомственный дворянин. Карповка 21" имелись у всех петербуржцев, увлекавшихся спортом и карточной игрой.
Но только-только затеянное дело начало приносить выгоды, как его погубил скандал. Раз в квартире на Карповке собралась теплая компания, затеявшая большую игру, и среди других был опытный игрок, приехавший из Пскова. Он сел играть с хозяином и всего за несколько минут спустил ему 10 тысяч рублей. Усмотрев в игре Бравуры "специфические приемчики", по старинному игроцкому обычаю псковитянин двинул Николашу подсвечником по голове, забрал свои деньги и ушел.
Произошло это при многочисленных свидетелях. Над Бравурой нависло подозрение, что он шулер, перед ним закрыли двери все респектабельные заведения. Тогда он стал играть в притонах вроде того, что держал сам, проигрался еще больше, попав в зависимость от шулерской шайки "клубных арапов". Выбраться из долговой трясины ему помог знакомый, владелец модного конькобежного заведения "Скейт-ринг-палас" господин Башкиров, предложивший Николаю стать распорядителем на треке за 200 рублей жалованья. Это была специфическая должность для красивых молодых людей спортивного типа, которых обычно брали на содержание богатенькие дамочки, искавшие острых ощущений. "Скейт-ринги" считались гнездом разврата, и туда специально наведывались, чтобы между делом, в приличной обстановке, как тогда говорили, "кого-нибудь замарьяжить". Но карьеру скейт-ринговского альфонса Бравура так и не сделал - он исчез из поля зрения. Его потом видели в Париже и в Вене - выглядел он здоровым, одет был прилично, денег в долг не просил, а на вопросы о роде занятий и источниках существования бодро отвечал, что преподает языки.
Возможно, в тот самый момент, когда он был готов уже стать платным жеребцом для развратных бабенок в "Скейт-ринге", к нему и "сделали вербовочный подход" люди из разведывательного бюро. Склонный к авантюрам, заведший привычку жить широко, Бравура согласился сотрудничать, ухватившись за последнюю соломинку. Для разведки были привлекательны его светский лоск, знание европейских языков, множество знакомств среди бывавших в Петербурге иностранцев. Ему не нужна была "легенда-прикрытие" - достаточно было быть самим собой.
Знавшие его в те времена, когда Бравура прожигал жизнь, только головой крутили, читая сообщения, что он конспиративно собирал сведения от почти двух десятков агентов и переправлял их в Россию. Австрийские контрразведчики установили, что Бравура ежемесячно получал из Парижа через венгерский национальный банк большие суммы денег. Его взяли, прежде чем он успел отправить очередную порцию сведений "по назначению". При обыске в будапештском доме Бравуры нашли множество карт, чертежей укреплений, секретные сведения по статистике и боеспособности австро-венгерской армии, заметки по пулеметному и артиллерийскому вооружению. Агенты установили, что в определенные дни он посещал Западный вокзал венгерской столицы и с вокзального почтамта пересылал за границу большие пакеты. Иногда он передавал свертки пассажирам европейских экспрессов, проезжавших Будапешт транзитом, - полагали, что это были курьеры русской разведки.
Сразу же после ареста Бравуры военный агент (так тогда называли атташе) русского посольства Зенкевич спешно выехал в Петербург. Он покинул Вену столь стремительно, что даже не известил о своем отъезде министерство иностранных дел Австро-Венгрии. Это было грубым нарушением дипломатического протокола, но в руках контрразведки оказались такие улики, что промедление могло вызвать еще больший скандал, - Зенкевич был офицером русского Генштаба и поддерживал контакт с несколькими нелегалами.
Выявлением русских агентов в разведывательном отделе австрийского генштаба занимался Альфред Рёдль - сам платный сотрудник русского разведывательного бюро. Потому и удавалось русским оставаться невидимыми. Для карьерного роста Рёдля, а также для отвлечения внимания от "настоящих агентов" русские разведчики наладили в Варшаве и Киеве перевербовку австрийской агентуры, направляемой в Австро-Венгрию специально "на убой". Рёдль легко ловил этих "русских шпионов", получал награды и создавал иллюзию контроля над ситуацией. Со временем "крот" пошел на повышение - в 1912 году Рёдля перевели из Вены в Прагу на пост начальника штаба 8-го армейского корпуса. Для агента, дающего информацию, лучшей должности и желать было невозможно. Но теперь он не мог блокировать поиск русской агентуры. Почти сразу же в Кракове провалилась группа барона Клейна, от нее потянулись связи, приведшие к компании русских, с неясной целью и неизвестно на какие средства живших в городах Австро-Венгерской империи, снимая несколько квартир разом.
Так началось то, что в русских газетах назовут "разведывательной катастрофой": контрразведка вышла на агента со странной фамилией Копп-Кепп, жившего в Загребе. Связные доставляли донесения Копп-Кеппа из Загреба в Будапешт, передавая их Николаю Бравуре. За Бравурой тотчас установили наблюдение, выявили его контакты и стремительной серией арестов и обысков накрыли почти всю агентурную сеть.
На самого Рёдля вышли иначе. В ноябре 1912 года он присутствовал на совещании с офицерами германского генерального штаба. Речь шла о взаимодействии армий во время возможных действий "на русском направлении". В распорядках русской армии наметили ряд слабых позиций и решили скрытно перегруппировать силы, чтобы в случае начала войны нанести по этим позициям удары. Вскоре после совещания русская армия, изменив прежнюю дислокацию, перекрыла уязвимые участки. Это не осталось незамеченным, и под подозрение попали все участники совещания, которым устроили негласную проверку.
Рёдля искали бывшие коллеги, многие из которых были его учениками и использовали наставления по выявлению вражеской агентуры, написанные когда-то им самим. Ища аналоги утечки информации в прошлом, они обнаружили похожий случай: в марте 1909 года, во время аннексии Боснии и Герцеговины, 8-й пражский и 9-й юзефовский корпуса получили секретный приказ двинуться через территорию Германии в Силезию, кратчайшим путем на восточные рубежи. Передислокация производилась, чтобы прикрыть направления возможного удара на случай войны с Россией.
Сведения об этой переброске войск стали известны в русских штабах. Теперь контрразведчики составили список офицеров, знавших об отправке двух корпусов в 1909 году и участвовавших в совещании в 1912 году. В этот список попал и Рёдль. В штабы, где служили офицеры, взятые на заметку, отправили серию дезинформаций, и та "деза", что пошла в 8-й корпус, стала известна русским.
Рёдль вызвал подозрения тем, что вел вызывающе роскошную жизнь - у него было два автомобиля с шоферами, чего по тем временам не могли себе позволить иные миллионеры. Никаких других реальных объяснений такому широкому образу жизни офицера из семьи железнодорожного служащего, кроме как получение гонораров за предательство, не находилось.
Установили, что в Праге полковник жил замкнуто: утром на автомобиле с шофером отправлялся в штаб корпуса; обедал в одном и том же кафе; после обеда сидел в одиночестве около часу, читая газету, после чего возвращался на службу. Наблюдатели зафиксировали, что после обеда в кафе к нему за столик иногда подсаживалась дама на десять-пятнадцать минут. Иногда она являлась к нему домой, но и там не оставалась долее получаса. Рёдль был "звездой" компании армейских гомосексуалистов, поэтому амурную причину этих свиданий отвергли сразу же.
Дама держалась осторожно, закрывая лицо густой вуалью, так что даже описание внешности ее было составить затруднительно. В Праге она не жила, лишь приезжала откуда-то. Откуда именно, выяснить удалось только после того, как в венском отеле "Кломзер" Рёдль, которому был объявлен приговор тайного офицерского суда чести, покончил с собой. Но птичка упорхнула - контрразведчикам пришлось собирать сведения о ней из разных источников.
Имя этой дамы неизвестно по сию пору. Имен называли много, но наиболее правдоподобные сведения о ней появлялись в тех статьях, где ее называли "мадам Н.".
Эта русская появилась в Вене в январе 1912 года вместе с датчанкой по фамилии Огелиус, бывшей при ней в качестве компаньонки. Они сняли квартиру на улице Боршке на имя Огелиус - сама "мадам Н." старалась не "светиться". На имя датчанки по этому адресу каждый день приходили несколько писем и телеграмм. Через некоторое время квартирантки сняли другую квартиру, смежную, и таким образом в их распоряжении оказался весь третий этаж дома, что обошлось им в 5600 крон. Значительно увеличив квартиру, меблировать ее они не спешили, и только однажды к дому подкатил грузовой автомобиль, доставивший несколько тяжеленных сундуков, которые рабочие с трудом подняли на третий этаж.
"Мадам Н." и фру Огелиус жили замкнуто, прислуги не держали, ограничиваясь приходящей горничной. Вечера они проводили дома, и кто-то из них непременно играл на рояле один и тот же шопеновский этюд. После того как в квартиру подняли сундуки, игру на рояле стали сопровождать какие-то глухие, ритмичные удары. Обычно этот концерт давали, когда вечером к дамам приходил в гости полковник генерального штаба австро-венгерской армии. Еще их навещал какой-то господин в штатском, который, как установили позже, жил в венском отеле "Империал".
По стечению ряда обстоятельств удержать в секрете самоубийство Рёдля не удалось - сведения об этом просочились в газеты уже на следующий день. Реакция последовала незамедлительная: через несколько часов после появления сообщений о смерти Рёдля к дому на улице Боршке подъехал грузовик, на котором владелицы квартиры отправили свои сундучищи. После этого обе дамы пешком и без вещей вышли на прогулку, которую совершали ежедневно в эти часы. Обратно они не вернулись, и следов их отыскать не удалось. Обыск, проведенный в квартире, ничего не дал: там остались чемоданы с дамскими вещичками, а из мебели во всех семи комнатах стояли две кровати, стол, несколько стульев и рояль. В той комнате, где стоял рояль, по стене было проложено множество электрических проводов: предположительно там прежде стоял аппарат для копирования или машина для печатания карт, шум работы которой заглушали игрой на рояле.
Первоначально предполагалось, что полковником, навещавшим квартиру "мадам Н.", был сам Альфред Рёдль. Но его шоферы и денщики на допросах божились, что тот никогда не бывал в этом доме. Из числа арестованных по этому делу наиболее подходящим для этой роли был хорват Ядрич, полковник в австрийском генеральном штабе и агент русской разведки. Его арестовали вместе с другими после апрельских провалов. По своему положению в армейской иерархии он стоял выше знаменитого Рёдля. Он дружил с сыном начальника австрийского генштаба Конрада фон Генцендорфа и привлек того к работе на русскую разведку. Фон Генцендорф-младший получил от Ядрича более 150 тысяч крон, но стоил затраченных денег. При обыске в его доме обнаружили тайник, где, помимо секретных бумаг, подготовленных для передачи Ядричу, нашли русский паспорт, выписанный на имя фон Генцендорфа! Сам Конрад фон Генцендорф, не подозревая о тайной работе Ядрича, помогал другу своего сына делать карьеру, поручая полковнику важные задания и открывая русскому агенту доступ к секретным документам. Младший брат Ядрича, офицер-воспитатель кадетского корпуса в Вене, где обучались дети военной элиты, во всем помогал брату, и его также арестовали.
В апреле-мае 1913 года австрийская контрразведка взяла убедительный реванш у своих оппонентов, которым несколько лет удавалось работать у нее под носом: в течение нескольких недель той весны в разных местах Австро-Венгрии арестовали 18 старших офицеров. Все они были славянами и добровольно передавали русским секретнейшие документы. В отличие от Рёдля и фон Генцендорфа, эти люди работали не за деньги, а по идейным соображениям. Они грезили идеями национальной и политической независимости для своих народов, надежды на которую связывали с политикой Российской империи. Свое сотрудничество с русской разведкой они считали вкладом в дело служения идее великой славянской революции, которую стремились приблизить.
Покончившего с собою Рёдля хоронили как частное лицо, и в последний путь проводить его пришли только родственники, для которых вся эта история стала ужасным ударом. Вскоре после похорон к семье Рёдля явилась депутация венцев, чьи близкие были похоронены на том же кладбище, с требованием убрать тело самоубийцы и предателя от их могил. Родственники отказались произвести перезахоронение, и тогда толпа учинила на кладбище погром, сровняв могилу Рёдля с землей.
Разоблаченных русских агентов судили военным трибуналом в том же, 1913 году. Старший из братьев Ядричей получил 20 лет крепости, младший 4 года тюрьмы. Что стало с Бравурой, доподлинно неизвестно - в апреле 1913-го сообщалось, что после ареста он наотрез отказался давать какие-либо показания, но, уличенный показаниями Копп-Кеппа, выложил все, что знал. Потом русские газеты о нем замолчали наглухо, словно и не было такого человека в природе.
Валерий ЯРХО
Специально для "Совершенно секретно"
http://ts.omnicom.ru/2006/01/12.html
Комментариев нет:
Отправить комментарий