ПЕСНЬ УРОДА
1
ВСЕ ТЕ ХАОТИЧНЫЕ ДВИЖЕНИЯ ДУШИ К РАЗЛИЧНЫМ ОБРАЗАМ ЛЮБОВНЫМ - ЛИШЬ ПОПЫТКИ СОЕДИНИТЬ ИХ ВОЕДИНО К ПЕРВООБРАЗУ.
"...Счастьем и беспечностью звенят цветы- васельки.
О ком это? Не о тебе ли эта песня, любимая моя?
Во всех красотах мира лишь отголоски тебя я нахожу.
Больно в Солнца лучах видеть лик твой светозарный.
Болят, надрываясь, глаза,
Cловно изнутри хочет выплеснуться наружу плачь,
Но не волен отыскать выход,
Ибо нет повода для скорби полновесной.
Пересохли однажды каналы слёзные
От безрассудной растраты уловок своих для печали.
Словно это кому-либо нужно:
Прощаться со всем, разрывая путы привязанности,
Отторгать, бесполезными ставшие казаться явления.
Всё, что ранее имело ячейку в сознании и памяти,
Теперь, исчерпавшее себя с последним трепетным прикосновением,
Тихонечко ноет в местах отсечения."
"Отчего же ты сторонишься меня?
Словно только теперь разглядела у ног своих
Сгорбленое, уродливое существо.
Из землицы, червём испещрённой, смущением полна трава взросла.
Тянется к небосводу, Солнцем обременённому.
Зачем-же ты так свысока глядишь и, смеясь,
Отталкиваешь навзничь такой лёгкой рукой?
Кому-же дарованы твои столь милые улыбки и чарующие взгляды?"
Летит над землёй переливчатая песня карлика- скорбца. Воет- надрывается он, но тем лишь и остаётся недвижен в утолении жажды своей любовной. Прячется карлик в густоте трав, иступлённо шепча буквы имени заветного. Жарко пылают уста его, соком сладострастия снедаемые. Порочные помыслы ядом въедливым изуродовали, некогда прекрасное тело его. О, как бы он мечтал вновь стать тем, кем некогда был уже. Давно. Может быть, во снах.
ТА СОВОКУПНОСТЬ ЖЕЛАННЫХ КАЧЕСТВ, КОТОРЫМ ЖЕЛАЕШЬ СООТВЕТСТВОВАТЬ, ТЫ СЛАБОВОЛЬНО ПРИНИМАЕШЬ ЗА ДЕЙСТВИТЕЛЬНЫЙ, НО ОДНАЖДЫ УТРАЧЕНЫЙ ОБРАЗ САМОГО СЕБЯ.
2
Ночью гроза с треском надрывала мягкие, податливые небеса. Из прорех горстями сыпались взъерошеные молнии. Искорёженые ужасом осознания тучи, рвались и крошились на части.
Рикошетом от стен утреннего воздуха прошуршали чьи-то шаги. Вот ступает мягко босая ножка в рыхлую живость природы. Уловил, услышал карлик стоны примятой травы. Привычно сгорбившись, схоронился он в золотистых стеблях и робких колыханиях. Затаился, вылавливая чутким ухом среди тонких звуков суеты насекомых и шёпота юных ветерков что-то особенное... Долго ещё землица будет хранить этот подарок девичей ступни.
"А я всё ждал, что судьба вот-вот поманит, позовёт в игру,
Окунёт в безрассудное буйство эмоциональных всплесков.
Странно... Ты есть, но, в то же время тебя нет.
Спасая своё целомудрие, ты решила признать меня никем.
И отдалилась ровно настолько, что-бы самой стать мне никем.
Дистанция стала средством обрыва нити рассуждений
О предначертании человеческих судеб.
Я так старательно нашёптывал о таинстве случайных встреч,
О важности любой, пусть самой слабой связи,
Что сам поверил искренне и свято.
Но не сумел удержать и лоскуток твоего внимания.
Не в силах осознать происходящее, больно ранился по началу.
Мне верилось, что я тебе был нужен.
Или ты усилием воли ампутировала всякую симпатию ко мне -
Искалеченному богами человечешке?!"
"Теперь когда я подходил, ты была вежлива.
Глаза твои лучились добротой.
Чего бы ещё желать убогому уродцу?
Но ты не была искренна. Это то, что видел и знал я. Чего же я ждал?
Подтверждения своих иллюзий или фантазий?
О, как я воскипел тогда ненавистью,
К формальностям корректности.
К суррогату доброты - приветливости,
Лишь по энерции воспитания сохранившейся в проявлении эмоций.
Лучше уж пригреть клинок в сердце, напоив его своей кровью,
Чем созерцать фальшивый заменитель живого человека.
Когда впервые в твоих глазах заметил ту неподдельную, злую скуку,
Которую не в силах была скрыть вся напускная вежливость?"
"Шлёпались оземь неуклюжие фразы, блеклые и невыразительные,
Ни на что не годные,
Кроме как залатать тягучие мгновения неловкости.
А я жадно впитывал твою, ещё не осыпавшуюся улыбку."
НИ ОДНА ИЗ ВСТРЕЧ НЕ ПРОИСХОДИТ СЛУЧАЙНО ИЛИ ВПУСТУЮ. ВСЕ ОНИ ОБУСЛОВЛЕНЫ ДОЛГИМИ ПОДСОЗНАТЕЛЬНЫМИ ПОИСКАМИ НЕДОСТАЮЩИХ СИГМЕНТОВ В ТКАНЯХ НАШЕЙ СУДЬБЫ.
3
Охваченый возвышеным унынием, устремился прочь уродец, храня под сердцем сложеные речи. Но ноги не могли спешить, унося прочь от родника мечтаний. Резкий, молодой ветер пронзал насквозь угрозой продрогшую плоть. А плеск утренних лучей ещё так далёк.
Прибило к берегу. Где-то меж волн, казалось, затерялся проблеск мудрости. Но разве схватишь то, что ни назвать, ни объяснить? И память швыряет, выплёскивает истёртые временем клочки воспоминаний. И, всё разрастающаяся, неконтролируемая грусть, как жирный червяк в сердце, всемогущий в своей безграничности, высасывает соки сил.
" Укусила гнилостным зубом обида в грудь.
Ранила сердце, оплела светящейся пульсацией глаза.
Выжрала соки радости и срыгнула назат нервную неуютность
И тоску по чему-то непонятному.
Возник непонятный тихий страх.
Ни к чему конкретно не относящийся, но монотонный,
Как моросящий дождь.
Нудно и тяжко тянутся дни, Нырнула душа в безысходность.
Вынырнула с болью. Сумрачно и слякотно мне теперь.
О, мой приторно - сладковатый яд саморазрушения!
Мерзкая язва души им взрощена. Раз-з-здраж-ж-жение...
Плотным шершавым шаром разместилось оно под диафрагмой.
Пульсирует.
Противны и бессмысленны все потуги мои, все мои шевеления.
Глушу лишь, но не уничтожаю эту скребущуюся деструктивность.
Я кричу, в бессилии злобы,
Пытаясь продрать безучастную оболочку похоти к жизни."
"Всё, что мною отвергнуто - плачет. В мыслях ползает, копошится.
На страхи воля моя крошится.
Смешная, полупонятная. Раскаяниями изтятая.
Полубред- полуявь: вкрались они.
Я смеюсь над трупом таинственным.
В этих вихрях опасно и весело - всё, кружась, заплетается в месево.
Я роняю в полёте кусочками похоть... Мягкую, жирную, сладкую.
Эти ранки не скоро затянутся...
На весах проявления глупости, в обличии вечной трусости.
Бичевание плоти дозами: то презрением плеть увитая,
То судьбы колеса вращение.
Адекватные мысли растеряны в коктейле самоуничтожения..."
"Я хотел стать фанатичным носителем безумных идей.
Столько книг перерыл, мыслей и слов, в поисках нового идола.
Жаждал опустеть мозгом в неудержимом движении чужой воли.
Свирепой частицы невыраженного всемогущества.
Осторожно, словно в стакане, полном до краёв, несу свою новую силу.
Не расплескать бы её - непостоянную:
Гневная, неистовая и лютая мудрость пусть пожрёт меня!"
ШУМ МЫСЛИТЕЛЬНЫХ ПРОЦЕССОВ В ГОЛОВЕ ЗАСТИЛАЕТ ВСЕ ИНЫЕ ЗВУКИ: ЭТО НЕУТОЛЁННОЕ ВОЛНЕНИЕ СОЗДАЁТ РЯБЬ НА ПОВЕРХНОСТИ СОЗНАНИЯ. ЧЕРЕЗ НЕЁ УЖ НЕ УВИДЕТЬ ИСТИНУЮ СУЩНОСТЬ СВОЮ.
4
Там, где-то на берегу застал рассвет растрёпаную фигурку горбуна. Сохраняя внутри нерастраченую искренность восприятия, он увидел Солнце, расстелившее дорожку из многократно отражённых в гребешках волн, ликов солнечных. Янтарный путь к безразлично сияющему светилу. И утро, которое хочется вдохнуть. И щебет птиц. в который хочется окунуться. И шероховатая шкура берега... Бесцельная устремлённость. Сквозь медленно оседающую росой влагу любовался горбун собой, воображая суетливость мысли проходящих мимо людей.
Но рассеял дымку одухотворённости страх, неизбежно выдувающий прочь. Врата забытья так неподкупно и безповоротно заперты. Время приказало вернуться в затхлость подземелий. Столь безотказная, наизусть выученная дорога домой насквозь остопиздела.
В плаче шелестит вослед едва различимый голос карлика - маленького человечка, осмелевшегося любить. Будто не ведал, глупец, как велико и обширно то чувство. И не поместиться ему в иссохшийся груди карлика. Разорвёт никчёмное тельце, вывернув душу наизнанку, и раскроив сердце на тысячу лоскутков.
Плачет, шепчет незатейливая фигурка горбуна. Мелькнув на мгновение, изчезла гримаска ярости на кукольном его лице.
ЛИНИИ ПОХОТИ ТЯНУТСЯ ВДОЛЬ ИЗГИБОВ ПАМЯТИ. НЕТ СИЛ БОЛЕЕ СОПРОТИВЛЯТЬСЯ ЗОВУ ПЛОТИ, КОТОРАЯ, ВЗВИЗГНУВ, УСТРЕМЛЯЕТСЯ ПРОЧЬ В НЕДОЗВОЛЕНЫЕ ОЩУЩЕНИЯ. РЕАЛЬНОСТЬ ЖЕ ЕЁ ГДЕ-ТО ВОЗЛЕ. ГДЕ-ТО ЗА ПОРОГОМ ЖЕЛАНИЯ БОЯТЬСЯ.
5
Дурманящий шёпот дыма вкрадывается в организм, нарушая привычное движение ума. Въедается в изодранное горло. Трубка в руках горбуна дышит забвнием, обретая жизнь и даруя свободу. Он познаёт столкновение с возможностью реализовать желаемое. Стойкий, резковатый заползает в осторожные ноздри вдыхателя дыма, обвалакивая его рассудок. Любопытно - вскользь. Вкрадчиво - целостно. Опытно - вдумчиво. Колкий, неуютный мир сквозь влагу глаз протискивается. Резко, внятно и безжалостно ворвались вдруг бесцеремонные звуки просыпающейся вокруг жизни. Миллионы пугающих, счастливых голосов, от которых готова треснуть скорлупка ума, изнутри распираемая неуёмными трагедиями, а с наружи терзаемая гулом природы.
Хрупкий, тесный мир позволяет проникнуть в себя. Выдох медленно расширяется, занимая всё известное пространство, а затем, растворившись, изчезает бесследно. Мягкие тени пульсируют в ломаных ритмах предчувствия...
"Доза дурмана в крови и в порах кожи.
Отупел полураздавленный натиском чувств разум.
Чуть что, и чувствую, как готовность все преграды снести прочь,
Стелется уж устало липковатой слизью растраченой бурности,
По капле возлияния добавляя на всё разгорающийся пламень.
И чем шире та течь, тем ярче разогрев.
Змеи обхватывают кольцами моё, облитое слезами сердце.
Но муки эти желанны...
Не тешит надеждами более робость духа."
"Так яд и спазмы всколыхнули сознание немощи тела,
Бренного пред механизмом бытия.
Выступили слёзы скорби по долгожданному безумию.
Ах как я жадно сомкну вожделеющие зубки на твоей беззащитной шейке!
Проем твоё горло, плескаясь в тёплых соках невинности.
Разгрызу твою непреступность,
Вдоволь налакавшись хоть чего-то натурального.
Поймаю последние лучики стремительно ускользающего,
Пропитанного вежливостью внимательного взгляда.
О, сладостный миг отклонения от общепринятых рамок!
Прикорми меня, милая, нежными,
Слегка бледноватыми кусочками сладострастия.
Утоли мой голод трепетного общения.
А я буду терзать твою беспокойную плоть.
Рвать. Мять. Р-р-раз-з-здир-р-рать!
Безраздельно владеть всеми твоими помыслами.
В отместку за то, что ты со мною сделала.
Точнее - в благодарность...
Именно для тебя я стал столь неудержимым,
Ненавидя тебя в твоей неподвижности."
Рвал горбун паутину да вязкую слизь опасений за разом раз, вдохновлённый неведомым знанием. Вновь опутывался, что мол ничего произойти уже не может. Изнывающее сердце придерживая руками, искал выходы в ускользающих мгновениях. Шумно пульсируя, жажда потащила его, минуя, в сладостном безразличии, все предписания и установки.
Но что-то неуловимое, изворотливое ещё сопротивлялось пока натискам порока. Как червяшка, надетая на гвоздь, изгибается в муках - мысль. Свербит неясно, покрытая ещё плёночкой сомнений и страхов. Ибо таково разочарование при встрече с неизбежной необходимостью общения с реальностью.
Упал, ошеломлённый, карлик. Тёмен и грозен стал лик его. Словно бы собрал он в себя всю темень отчаяния и ярости своей. Не имела имени эта тёмная сущность, ибо имя соскальзывало с лоснящейся предназначением шкуры. И, увидев силу свою, изумился карлик. Снова теперь он опасное и хищное существо. Рывком стряхнул с себя всю грязь и темень. Ведь теперь он сам стал так чёрен, что мрак сам расползся восвояси, посчитав себя светом. Так возродился новый лик. Прочный для любви и для новых звуков песни.
" Я ТОТ, КТО ПРИХОДИТ, УЛЫБАЕТСЯ И МОЛЧИТ. ГУСТО И ЯРКО НЫНЧЕ СИЯЕТ ЗЛОЕ СОЛНЦЕ МОЁ. СЛИШКОМ УЖ ГУСТО И ЯРКО ДЛЯ БЕЗУМИЯ МОЕГО."
6
"Плоды с деревьев ждали моего внимания.
Я любовался игрой отблесков на кожуре янтарной.
Приятно касаться пальцами изгибов изящных.
И ветер желает плоды те мне на колени сбросить.
Так неужели пожухнет прежде эта спелость?
В бреду настоятельного счастья и вседозволенности
Трогаю непослушными руками вызов.
Только бы туман не успел выскользнуть из меня."
"В приоткрытую дверь - светящейся лик...
И почти естественно всё происходящее...
Размытые усталой памятью обрывочные образы измученного дня.
Ты тянешься ко мне готовым ко всему взглядом.
Это так важно для меня.
Важнее, чем приближающеися границы сноведения.
Я замер... Чуть неподвижное лицо в печали и томлении.
И топящая тишина молящих глаз. Завораживает.
Безжизненые поцелуи омертвевших губ."
"На фоне загустевшей тьмы -
Ускользающий, дымчатый образ вожделенной...
Пусть губы без сладких соков любви.
Твоё молчание отрешено."
Зрение через щёлочки. Наростающее возбуждение подхватило опустевшее тело. В оболочке беснуется, обновлённый страстью дух. Тело упоённо бросилось в пучины наслаждения.
Великолепно исполненые танцы ласк. Мягкие движения вдоль контуров ещё столь незнакомого тела. Плоть радостно отзывается стонами. Сочится, каплет с кончиков пальцев тягучая нега. И от этих жгучих прикосновений разъедается уже не столь плотный панцирь моральных установок. Где-то внутри, под самой диафрагмой, просыпается комочек нежного, трепетного ощущения... Самозабвенная сласть. Потустороняя радость. Искрящаяся алая похоть, бьющая пульсом наружу. Трепет границ и переход за линию, отсекающую прошлое и настоящее. И только оболочка, наполненая до отказа клейкой и приторной субстанцией нежности. И только робкие сгустки фраз, обредшие, наконец, привычную форму и плотность. Только смертельно убаюкивающая усталость, съевшая всё мясо из враз обмягшего тела. Внимание непривычно скользко...
Силы выплёскиваются густой слизью с каждым толчком сладострастия. Опустошение отзывается гулкой, тянущей болью в животе. Тело льнёт к земле. Зияющая пустота мозга молит об избавлении... Безликие, талые сны тяготятся блеклыми симптомами приближающегося забвения.
ЗАМЕРШЕЕ ДВИЖЕНИЕ БЫТИЯ. БЕЗЖИЗНЕНАЯ ПУСТОТА. ЧЕРНЕЮЩИЙ УЖАС ГЛОБАЛЬНОГО ОДИНОЧЕСТВА, ВЗАМЕН ВЫПАВШИХ ЧАШУЕК ЛИЧНОСТИ.
Мутант TSORG
*
Подписаться на:
Комментарии к сообщению (Atom)
Комментариев нет:
Отправить комментарий